26-летняя гражданка Беларуси уехала к мужу в Украину за год до начала полномасштабной войны. С началом боевых действий семье пришлось уехать из Харькова: сейчас пара живет в Одессе, где Ирина решила начать снимать видео для тиктока и других социальных сетей. Она рассказывает, как ей, иностранке и гражданке страны-агрессора, живется в Украине, чем украинцы отличаются по менталитету от белорусов, как она воюет с местной бюрократией и живет под обстрелами, и есть ли у нее в голове "красные линии", которые она не пересекает, когда рассказывает о родной Беларуси и стране, где сейчас живет.
Журналисты проекта Настоящее Время Беларусь поговорили обо всем этом с блогером:
"Мы уже были с собранными чемоданами, и весь город начал подниматься и выезжать"
- Можете в целом рассказать, как вы оказались в Украине? Почему вы решили уехать из Беларуси в 2021 году, и почему именно в Украину?
— Ну, все просто У меня муж украинец. Когда с ним решили расписываться, стоял выбор, где мы будем жить, ну и понятно, что выбрали Украину, потому что он там работал, он зарабатывал больше. И я просто переехала в Украину к мужу, и вышла замуж за него.
— А познакомились вы с мужем ещё до 2021 года, я правильно понимаю?
— Да, мы познакомились очень давно в компьютерной игре Dota 2. Мне было тогда 18 лет. Мы вместе играли, и мне было интересно играть с украинцами. У них довольно интересные шутки, они так весело играют и вообще они такие командные игроки! И вот так мы познакомились.
— Можете рассказать, как ваша семья встретила войну в феврале 2022 года? За это время возникали ли у вас мысли о том, чтобы уехать из Украины, и почему вы оттуда не уехали?
— Перед тем, как мы встретили войну, мы успели слетать в Египет. Мы вернулись 23 февраля, в 24-го началась война.
Уже когда мы полетели в Египет, мне друзья уже видео скидывали, что на границе и танки едут, и переправы строят. И даже наш друг египтянин говорил: "Слушайте, давайте вы останетесь у меня в Каире, в гостях, недельку переждёте эту непонятную ситуацию". Но мы такие, нет-нет, всё нормально, мы поедем домой, мы хотим домой.
И вот мы прилетели в Харьков, это было 23 часа ночи, и тогда уже (пограничники) спросили на паспортном контроле: "Мы пускаем белорусов или нет?" А мы им там доказывали, что мы в браке, пожалуйста, впустите, я тут живу, я уже переехала.
И вот мы разъезжаемся все по домам, ложимся спать, наступает ночь (на 24 февраля), и уже было такое, знаете, странное ощущение. У нас всю ночь включался и выключался свет, и все электронные приборы, кондиционеры, плита, все пиликало, включалось и отключалось, включалось и отключалось. Так что ночь мы нормально не спали, уснули где-то в три часа ночи.
У нас был план с друзьями: если начинается война, то за нами заезжает друг. У нас уже все полностью было готово, как и куда мы едем, в каком порядке, кто за кем, все это было уже продумано. И вот за нами заехал наш друг в 6 утра где-то. Мы уже были с собранными чемоданами, и всё, мы уже выезжали. И весь город (Харьков) тоже начал подниматься и выезжать. Кто-то шёл с баклажками воды, кто-то шёл с чемоданчиком на работу, с портфельчиком, кто-то шел с пакетами еды домой. И взрывы уже были слышны утром.
"Ты приходишь в миграционку, и тебя, условно, взглядом посылают"
— Вы помните свои ощущения в первый год в первый месяц? Вы — белоруска, ваш муж украинец, ваши друзья — украинцы. В целом вы в Украине сталкивались ли, особенно в первые дни, или в последующем, с каким-то непониманием от близких, от друзей, с каким-то может быть хейтом в свой адрес, о чем говорят многие белорусы, которые оказались в Украине в начале войны? И были ли у вас какие-то разговоры с близкими, с друзьями, с мужем, об этом непонимании происходящего от украинцев, что как это так, вы же белорусы, это вы виноваты, точно так же, как и россияне?
— От моих знакомых и от друзей мужа, именно от украинцев, в мой адрес ничего такого не было. От родственников тоже ничего не было, потому что люди взрослые, все все понимают. Нам никто ничего не сказал, все за нас переживали, лишь бы мы там выбрались целые, здоровые, и всё с нами было нормально. Но параллельно мне звонили некоторые родственники из Беларуси. И вот там уже было такое, они почему-то они поддались на пропаганду. Они звонили, говорили, что бьют по украинским военным объектам, а по гражданским не бьют.
С более близкими родственниками, которым я, естественно, звонила, говорила, мы плакали, и всё.
Но именно в первые дни войны не было вот этого разграничения, что белорусы такие, сякие. У всех был план выжить, как-то сконцентрироваться, заземлиться. А потом уже, когда люди пришли в себя, когда прошла одна неделя, вторая, когда мы уже находились в Хмельницком, началась вот эта вот штука в социальных сетях, пропаганда со всех сторон, информационная война. И меня вырубила ситуация в социальных сетях, когда начался прессинг — что из Беларуси летели ракеты, и что Россия через Беларусь тоже подводила войска (к Украине). И, если честно, люди были в раздрае, они не понимали, что происходит. И началось, что россияне — п****асы, а белорусы вместе с ними. Но в моем личном окружении никто меня не хейтил.
А потом... Сначала госструктуры, миграционка. Ты приходишь в миграционку, и тебя, условно, взглядом посылают. Потом надо было подписывать какие-то документы, а нотариус говорит: "Я белорусам не перевожу документы, не заверяю документы". У него принципиальная позиция. Хотя нотариус даже не знает, что ты за белорус! Может, я — один из тех белорусов, чей донат или чья помощь помогла ее родственнику там или гражданину ее страны! То есть, ну вот такие вот принципы у некоторых людей были.
Сейчас я бы уже на это всё не повелась. Но социальные сети — опасная штука. И вот тогда именно из-за социальных сетей мне казалось, что все тебя ненавидят, что вот всем ты не нужен, и что ты изгой. Это реально дошло до того что я думала: "Ну все, надо уезжать отсюда, что мне делать, я тут вообще никому не нужна". И только поддержка мужа, его друзей, его родственников помогла мне как-то.
— Блог — это был ваш какой-то способ селф-терапии? Или это просто заработок?
— Это всё было в комплексе. Я в целом человек такой, который всегда был где-то виден. Начиная с детства: я и в музыкальную школу ходила, где-то выступала на городских концертах, везде пела, танцевала, участвовала. Меня в Гродно много людей знали, потому что я занималась вокалом, в кавербенде работала. У меня есть вот эта потребность во внимании других людей, то есть я всегда должна находиться где-то на виду.
В Украине я официально работать не могу, пока я не получу ПМЖ. И вот эта вся война, эта ситуация, она меня меня в такую депрессию загнала! Я пошла к психологу, к психиатру, пью антидепрессанты, и когда я пришла в себя, я начала заниматься процессами получения ПМЖ, собирать все документы, потому что когда я получу ПМЖ, я смогу получить код налогоплательщика и смогу официально работать. И параллельно начала двигать свою медийную штуку, то есть развивать это все в социальных сетях. Но и да, я решила просто удовлетворить свою потребность во внимании через блог. У меня всегда была мечта такая, заниматься этим всем, быть на виду.
"Не могу высказываться в сторону Беларуси, даже если она делает супернеправильные вещи: у меня там родственники"
— Вы сделали ремарку, что вы не хотите как-то осуждать действия украинских властей. Это важный момент: вы белоруска в Украине во время войны. И понятно, что самоцензура в вашем случае присутствует, и, живя в Украине, вы представляете себе красные стоп-линии. О чем вы, как белоруска, говорить здесь не можете? Эти линии есть у многих белорусов, которые находятся в эмиграции в других странах: "Я живу в Польше, нельзя ругать Польшу", "Я живу в Литве, нельзя ругать Литву" и так далее. А в вашем случае, мало того, что это другая страна, в ней еще война идет, а вы еще как бы гражданин страны-агрессора. То есть насколько эти редлайны жесткие, и как вы себе их представляли, и какие они?
— Я, наверное, сама не осознавала, что у меня очень много вот этих всех красных линий, красных флажков, через которые я не могу переступать сама морально — из-за безопасности моих близких, и из-за своей безопасности.
У меня есть вот это вот кричащее: "Вот, я белоруска в Украине, я тут есть, я нормальная, со мной все хорошо, ребята, то есть я окей". Но при этом при всем у меня есть реально очень много ограничений в голове.
Первое ограничение — то, что у меня нет какого-то прямого оскорбления Беларуси. И это в целом мое внутреннее состояние, потому что я не тот человек, который там скажет, вот если из Беларуси летели ракеты, значит Беларусь полностью х**вая страна, что там всё плохо, там всё в упадке. Но нет, меня из детства и родители так учили, и мои преподаватели меня учили, что нужно оценивать всё, взвешивая.
Почему я не могу сказать, что в Беларуси нормальные дороги? Я же могу это сказать! Это же не связано никак с политикой. Почему я не могу сказать, что в Беларуси есть какое-то обеспечение для матерей, которые рожают детей, что очень сильная поддержка? В Украине такого нет.
И вот почему-то вот это, моя справедливость, вызывает у людей какой-то диссонанс. У некоторых людей внутри есть такое, что раз Беларусь участвовала в войне, то значит там всё плохо. Ну, ребят, ну это же не так! Надо открывать глаза на какие-то вещи. Ну, короче, это все очень сложно.
Короче, первый флажок - я не могу высказываться как-то супер-агрессивно в сторону Беларуси, даже если она делает какие-то супер-агрессивные вещи, супер-неправильные. Я не могу этого делать, потому что у меня там родственники, и мы не знаем, как всё обернётся, мы не знаем, что они могут сделать с моей семьёй.
Второе, я не могу высказываться плохо про Украину, как-то кардинально плохо, и говорить, что она что-то делает не так, особенно в социальных сетях. То есть только где-то с друзьями на кухне могу.
Во-первых, это не моя страна. Даже не то, что я боюсь здесь получить каких-то п***юлей. Я не имею на это морального права. Это я так считаю, потому что страна воюет, потому что это — дела Украины, это дела украинцев. Я вообще тут боком-прискоком, я тут живу, и спасибо, что дали мне тут жить. И мы не знаем, как бы любая другая страна себя повела, и правительство в ситуации войны, когда на тебя нападает сосед, который больше тебя превосходит по силам. Поэтому я не могу там говорить.
Есть украинцы, например, которые высказываются за мобилизацию или против, например, они говорят, что когда парней пихают в бусик, — это неправильно. Я где-то в глубине души считаю, что это неправильно. Но с другой стороны, я понимаю, что я не могу об этом говорить в социальных сетях, а во-вторых, я ничего не могу с этим сделать. Потому что как бы идет война и мобилизация, наверное, всегда так происходит. И я не могу это оценивать, потому что я не в своей стране.
И вот эти ограничения расставлены со всех сторон. А есть ещё одно ограничение. У меня муж — руководитель в компании. И я не могу, например, снимать, когда он работает, не могу его снять в каком-то нелицеприятном виде.
Поэтому вот я привожу к тому, что белоруска в Украине. Я не могу, но дайте мне хоть где-то сказать, пожалуйста, я хоть где-то хочу об этом высказаться.
"Украинцы не понимали, почему в Беларуси не получилось, почему оружие никто в руки не взял"
— В 2020 году, после массовых протестов в Беларуси, многие белорусы, которые уехали в Украину еще до начала войны, писали в соцсетях, рассказывали друзьям, знакомым, что столкнулись с каким-то абсолютным диссонансом, насколько сильно украинцы были вне пределов белорусской политической повестки. Сталкивались ли вы с тем, что когда белорусы приезжали в Украину, украинцы им говорили "Да у вас там Лука... Да нам бы такого Лукашенко, и вот вообще зажили бы!"?
— Мне сейчас 26 лет. Когда был 2020-й год, мне был, по-моему, 21 год. Я тогда была вообще не в политике, я была не в контексте. Я только-только начинала что-то узнавать, что-то читать. Весь мой кругозор заканчивался именно на политике: "в политику не лезь, мы маленькие люди, давай не будем". И у меня началось познание вот этого всего только тогда, когда случились протесты в 2020-м.
В 2020-м я даже в них особо не участвовала, потому что я не понимала, что это и как это происходит. Я понимала, что что-то уже движется не так, что тут есть какая-то несправедливость, но я только тогда начала изучать, почему выборы там так проходят, а почему вот так. И я начала себе очень много вопросов задавать. И вот это именно период был непростой на самом деле. То есть я понимала, что мои друзья сейчас на протестах, их хватают, что-то непонятное происходит. Я понимала, что выборы фальсифицируют, и мне нужно было во всем этом разобраться.
И уже когда я переезжала в Украину, я уже начинала чувствовать, что что-то ненормальное в Беларуси происходит. Например, меня не выпускали из страны в Украину. То есть там было каких-то пять причин из-за ковида, что ты не можешь выехать в Украину. При этом в Россию ты почему-то можешь уехать, а в Украину не можешь. Я начала читать какую-то литературу, какие-то книжечки и рассматривать это всё уже со стороны политики.
И когда я переехала в Украину, только спустя года два я начала понимать, что такое политика, почему это произошло в Беларуси, что происходит в Украине, как это все надо оценивать, как на это надо смотреть. И потом, только через время, когда я начала всем этом разбираться, читать книги, смотреть какую-то информацию, погружаться, я начала понимать. На меня давило, что украинцы не понимали, почему в Беларуси не получилось, почему там оружие никто в руки не взял. И они говорили: вы там не дожали, вы там что-то не сделали.
И только спустя время я поняла, что украинцы реально были очень далеко от этой белорусской политики. Они не понимали. Но я смогла сформулировать свою точку зрения и начала отвечать украинцам.
Например, когда мне говорили, ну вот, мы же там на Майдане взяли оружие в руки и пошли. И ты им говоришь, ребят, а вы не в курсе, что в Беларуси процент милиции очень высокий, очень много милиции в стране? И что законы вводились по поводу изымания оружия у гражданских уже начиная там с 2008 года, а то и раньше. Это все очень строго контролируется. И, ребята, у нас нет таких магазинов, как у вас в Украине, с оружием!
Вот как я там снимаю ролики, что ты идёшь по Украине, по какому-то городу, у них магазин стволов, и у них тиры с оружием, и ты можешь прийти пострелять за деньги. В Беларуси я такого не видела, все тиры в Беларуси — это игрушечное какое-то. И ты говоришь, ребята, ну у вас в целом изначально в Украине было чуть больше свободы, чуть больше какого-то движения влево-вправо. И говорю: вы же не забывайте, что президент в Беларуси уже очень давно, и вы же понимаете, когда он врастает в эту всю систему, это непросто сдвинуть.
Или там, когда ты им говоришь: ребята, вы в курсе, что в Беларуси есть не только белорусские правоохранительные органы, там были ещё и соседские, российские, не забывайте об этом». А они в это всё не углублялись, они видели только внешнюю картину. И когда я это всё сама поняла, я уже смогла выходить на какой-то диалог и развеивать миф про то, что вот это вы лохи, у вас не получилось, а вот мы — молодцы.
— Вы за последние там, может, несколько месяцев или вообще в целом после начала войны встречали украинцев, может быть, более взрослых, которые даже после начала войны каким-то образом хорошо бы относились к белорусским властям, так же как это было до войны?
— Да, в основном это взрослые люди. Я, например, встречала коренных одесситок как-то и мы с ними так заговорили заобщались и они говорят: слушай у нас там родственники типа тоже были в Беларуси, и я раньше ездила в Беларусь, и как бы эта война... Как это сказать? Да, то есть они понимают всё вот это, что война идёт, то, что Россия это всё начала. Но они говорят, всё равно вот эти связи между людьми важны, и как бы обвинять белорусов в том, что произошло, — это немножко неправильно.
Я встречала и таких людей, которые говорят, что они до сих пор за Россию. Я знаю людей, которые говорят, что очень сильно осуждают украинское правительство. Очень много разных мнений. Я не могу выносить какие-то оценочные осуждения насчёт них. Это такая очень щепетильная, очень тонкая тема. У каждого своё мнение.
Понятно, что есть люди, у которых какие-то и культурные, и родственные связи именно с белорусами, с россиянами. Но мы конкретно говорим об отношении к, условно, к властям белорусским со стороны обычных украинцев, То есть мы знаем, что до начала войны у Лукашенко были на самом деле довольно высокие рейтинги среди международных политиков: "Батька, батька. Батька молодец".
Я встречала таких людей в социальных сетях, которые говорили: "В Беларуси хорошо, и дороги там, и там чисто". Я встречала людей, которые говорили, ну смотрите, война войной, но Лукашенко не отправил ни одного белоруса на фронт, не подчинился, типа, России и не отправил никого он сдержал свое слово. Да, он дал плацдарм для российских войск, да из Беларуси запускали ракеты, но ни один белорус не попал на войну, только те, которые там перешли на российскую сторону, какие-то контракты подписали и все. Да, он поступал, возможно, где-то неправильно, но в конечном итоге все равно белорусы сейчас живут нормально, у них нет войны, они могут выезжать. А у нас, типа у украинцев, сейчас этого нет, и мы находимся в войне. Такие мнения я тоже встречала.
"Белорусы всегда под всех подстроятся, всегда "давайте жить дружно". А украинцы будут выгрызать свою дорогу"
— Как после начала войны изменилось отношение к белорусам, к обычным людям внутри Украины? И изменилось ли? Почувствовали ли вы это каким-то образом?
— Конечно изменилось. Очень сильно это отразилось, почувствовалось на именно молодежи, ну типа вот до 40 лет, может быть чуть старше. Конечно, было унижение, презирание, оскорбление, что если бы вы там в 2020-м дожали, то не было бы этого, не было бы того.
Но я тоже понимаю украинцев, потому что, извините, такое сильное горе обрушилось на страну, и это уже длится уже почти 4 года, в этом все живут, очень много кто-то потерял своих близких, родственников, и в целом вся жизнь нарушилась. Я это тоже ощущаю. Осуждать за это невозможно. Но отношение изменилось, конечно же. Грустно это осознавать, грустно, неприятно говорить, неприятно, но изменилось.
Когда я начала вести мой блог, я стала встречать все больше людей, которые сохранили в себе вот эту доброту в своей душе, вот это тепло, и они понимают, что есть нормальные белорусы, что нельзя всех под одну гребенку ровнять. И это даже возможно не те люди, у которых есть родственники в Беларуси, и возможно не те люди, которые ездили когда-то в Беларусь. А просто они пытаются убрать из себя вот этот гнев, вот эту боль и все равно вырастить себе какую-то доброту и пытаться относиться к белорусам нормально, несмотря на все обстоятельства.
Про россиян такого не скажу, с россиянами как-то все сложнее. Ну и Украина тоже в какой-то период начала говорить, и это звучало и со слов Зеленского, — что белорусы можно сказать в оккупации, поэтому давайте не будем их прям сильно буллить. Это тоже звучало, и это тоже подействовало как бы на людей, но не на всех.
— Можете назвать какие-нибудь три основные вещи, которые для вас больше всего отличают Украину от Беларуси?
— Есть прикол, и он не нравится украинцам, когда я говорю про него. Это то, что украинцы должны во всём разбираться, что они всё всегда знают. В любой сфере они во всём разбираются. В политике, неважно в какой, все про всех знают, что и как делать кому, что не делать. У белорусов как-то больше сомнений вот в каких-то сферах. Они более плавные, более покладистые, более размеренные, украинцы как-то более пробивные. У украинцев очень много людей, которые выезжали из страны.
Белорусы комфортные, всегда удобные, всегда под всех подстроятся, всегда "давайте жить дружно, давайте не ругаться". А украинцы будут выгрызать свою дорогу, и не важно каким путем.
Вот это самое такое, что меня привело в шок.
И вот эта вот штука, она распространяется на все сферы. Начиная вот, Например, яркий пример, я сейчас в процессе получения ПМЖ, и мы были с мужем в миграционке, проходили там тест на эффективность нашего брака. Проходили мы этот тест, и я на всё ответила, муж на всё ответил, а потом выходим, и наш интервьюер говорит: "Ну вот у вас там очень много расхождений, а надо до пяти расхождений, чтобы вы прошли этот тест".
И мой муж говорит: "Ваш тест не доработан, он плохо показывает, в фиктивном вы в браке находитесь или нет, я на вас подам в суд". А я просто стою за ним. У белорусов, когда ты приходишь в какую-то государственную структуру, и тебе сказали так, даже мысли нет, что ты можешь на них в суд подать. В смысле? Ну, они же сказали, они правильно сказали, они больше знают. Я у украинцев этому отношению учусь сейчас.
"В Украине есть цифровизация"
— Можете назвать какую-нибудь одну вещь, которая вот относится к вашей белорусскости, которая вам очень сильно помогает жить в Украине, и одну, которая очень сильно мешает?
— Помогает мне моё понимание всех. Я не перекидываюсь ни на одну сторону, я не ухожу жёстко либо влево, либо вправо. Я всегда пытаюсь найти какую-то середину. Возможно, это связано с типом моей личности, с моим характером, но мне кажется, тут есть какая-то белорусская черта. Я всегда за то, чтобы даже в плохих поступках находить причины, почему человек так поступил. Если поступил, значит, его так жизнь заставила.
Например, есть в Украине история с Донбассом. Я говорю, ребята, давайте разберёмся в этом. Там же есть люди, которые не могут по каким-то своим причинам покинуть это место. Есть люди, которые там смотрят за своими старыми родственниками, есть люди, которые в целом по своей жизни не намечены на какой-то успешный успех и на какое-то развитие, и они вот как там родились, там и пригодились. То есть у них там есть дом, который достался им от родственников, и они там живут. И это не значит, что они поддерживают Россию! Я всегда вот за такие вещи. Мне кажется, тут есть что-то белорусское. Это то, что мне помогает жить, приспосабливаться, можно так сказать.
Что мне мешает жить? Оно же, мне кажется, и мешает жить. Потому что если ты сильно начинаешь приспосабливаться, ты начинаешь терять себя, ты начинаешь просто винить себя во всем, теряешь этот стержень внутри. Как в начале войны со мной случилось: я начала обвинять себя, что я во всем виновата. В том что началась война, гибнут люди, это все моя вина, что у нас 20-м году не получилось, что я мало интересовалась политикой. Ты это все-все-все-все-все ты проецируешь на себя, ты считаешь себя виноватым за всех. Так что мне мешает, вот эта вот приспосабливаемость.
— Можете вспомнить какую-нибудь одну, две, три, неважно, привычки, которые вам привила Одесса, без которых вы уже сегодня себя тяжело можете идентифицировать, в принципе?
— Очень много. Одна из привычек – комфортная жизнь, цифровизация, которая есть в Украине. То есть если тебе заказать таблетки надо, — пожалуйста, тебе привезут, ты можешь все сделать очень просто. Я помню еще, что когда я жила в Беларуси, расплачиваться телефоном в Беларуси было сложно. А в Украине уже был Apple Pay: ты пришел, часами расплатился телефоном, расплатился. В Беларуси нужно было делать какие-то ходы-выходы, скачивать приложение банка на телефон и вот эту карточку высвечивать. Украине с этим все просто. Получить какую-то услугу качественную — вообще без проблем, лишь бы деньги были у тебя на это. И очень большой выбор.
Б Беларуси меня много кто меня не понял, когда я записывала видео, например, про те же медицинские учреждения, про каких-то там врачей. Да, в Беларуси есть врачи, которые занимаются частной практикой, но они все подчинены единой структуре. А в Украине у тебя такой выбор, что первое время я терялась на этом фоне. И здесь очень огромный выбор.
"Другу друга удалось выйти из Мариуполя: я помню, как он пил, пил и плакал, я сидела с ним на кухне, и мы вместе плакали"
— Можете вспомнить какой-нибудь самый запоминающийся момент за всё время войны, кроме, конечно, самого начала войны? Может быть, это просто какая-то бытовая абсолютная вещь, которая у вас всплывает в голове?
— Таких вещей несколько. Война очень сильно отразилась вообще на голове, на мозге. Был момент когда погиб мужа дядя: как раз где-то за две недели до того, как освободили Харьковскую область. Он не дождался этого. А он так хотел увидеть это, как ее освобождают. Харьков — это был его город, он специально приехал сюда из Европы, защищать его, и вот и он погиб, получается. И буквально две недели ему не хватило увидеть этого, две недели. Это был травмирующий момент, запоминающийся на всю жизнь.
Еще момент был, когда первые месяцы войны другу друга удалось выйти из Мариуполя: он вышел раньше времени, потому что приказы ему никто не отдавал выходить из города, и короче, он в целом не знал, что ему делать. Я эмпатичный человек, и я помню, что он тогда приехал к нам, и он ещё не знал ничего, боялся, что его обвинит украинское правительство. И я помню, как он пил, пил и пил. И плакал. И я сидела вместе с ним на кухне, и мы вместе плакали. И он рассказывал, рассказывал, рассказывал.
И на этой же квартире у нас останавливались люди, тоже военные, у которых там погибло там что-то 23 человека из их команды. Это я тоже всё помню. Я помню, как мы с ними выпили чарку алкоголя первый раз за время войны, и это тоже был тяжёлый момент.
Таких моментов очень-очень много на самом деле. Был момент, когда мы выехали из Харькова, и потом возле нашего дома, где мы жили, прилетело на многоэтажную парковку и в магазин техники, а мы там по этим дорогам ходили, и возможно, мы бы могли быть в тот момент там. Много такого, много.
— Можете ещё, пожалуйста, просто для людей, которые никогда в этом не были и не особо себе представляют: что такое день, когда начинаются воздушные тревоги? Как проходит обычный день украинцев, день обстрела города?
— Важное уточнение: есть разница между тем как проходил такой день два года назад, как он проходил день год назад, и как проходит такой день сейчас. Ты уже привык к обстрелам, и, когда нет тревоги, это как будто бы наоборот уже страшно, ты в тревоге привык жить.
У всех есть паблики, там все пишется, куда что летит, до мельчайших подробностей, с точностью меньше, чем минуты. То есть там, видимо, сидят какие-то ребята, отслеживают это все, передают информацию, это все пишут. Очень быстро это все настроено:
И ты заходишь в паблик локальный, смотришь, в какой именно район летит, какое именно направление дронов. И, если не летит даже близко в твоём направлении, ты не встанешь с кровати, ты никуда не пойдёшь. Ты будешь сидеть, будешь слышать работу ПВО, но, пока ты не услышишь, как дрон летит возле твоего окна, ты не встанешь, потому что: а смысл? Вероятность, что осколки упадут именно там, возле твоего окна, очень маленькая.
Когда летит баллистика, ты, опять же, ты смотришь уже по району, куда летит. Если пишут, что летит баллистика по Одессе, ты понимаешь, что у тебя есть две минуты спрятаться куда-то в укрытие. Когда летит где-то по центру, я стараюсь уходить куда-то в паркинг, или вот у нас там возле моря есть укрытие, чтобы хотя бы спрятаться от осколков, если где-то рядом прилетит. Но тревожно, да. Было пару раз, когда мы там сидели с подругой возле моря, и прилетало в порт, где-то рядом возле порта, я не знаю, куда конкретно. Но взрыв был такой силы!
Или мы сидим как раз рядом с тем местом, куда, например, недавно прилетел дрон, и там всё выгорело. Или весь пляж, который построили, тоже весь выгорел, и там запах вот этого вот горелого, как после пожара. И вы сидите рядом с этим местом, пьёте кофе, смотрите на отдыхающих людей, и вспоминаете взрыв. А потом ты такой, ну давай продолжим пить кофе и разговаривать о том, как мы будем жить эту жизнь. Вот так.
В основном ракеты, баллистику не сбивают. У нас не могут там в Одессе её сбить. Поэтому если она уже летит, то она уже летит, и ты никуда от этого не денешься. Мы уже знаем места, откуда оно вылетает. Например, в пабликах пишут: Ахтарск, будет в 22.00. Всё, ты уже понимаешь, сколько у него подлёт, время подлёта, когда они будут, и ты даже свой сон планируешь. Я, например, понимаю, что если обстрел будет в 22 часа, то я могу подольше поиграть, посидеть за компом до 12 ночи, чтобы прошел этот обстрел, чтобы не ложиться спать и потом не просыпаться из-за обстрела, чтобы у тебя не был разбитый сон. И потом, уже после обстрела ты ложишься спать.
Просыпаешься наутро, и не то чтобы как будто бы ничего не было. Но у тебя жизнь идёт, тебе надо жить эту жизнь. И вот так вот проходит день.
